Интересно, что с ней стало?
Психоаналитику, несомненно, что-то известно об этом, ведь он работает с этим каждый день. Он сталкивается с ней на каждом шагу своей практики, как только предлагает человеку сказать, что не так, что идет не так, что вызывает у него затруднения: иными словами, говорить. С речью в игру вступает истина.
Действие психоаналитика открывает эту брешь, эту теневую дыру.
Словом, ему есть чем заняться, поскольку именно это сейчас блокируется массовыми утверждениями идеологий, религий, дежурных слов, всех этих знаний с ответами, направленными на то, чтобы закрыть дыру. Нужно ли подчеркивать, что мы ими переполнены?
Эти ответы всегда выдвигаются под именем истины, но по сути это утверждения, которые они выдают под ее именем: это истина смысла, причем полного, безупречного, идеального смысла – одним словом, воображаемого (не путать с нереальным).
Индивидуализм, на котором настаивает эпоха, резюмирует этот единственный смысл в его простейшем выраженииь в эго, в образе воображаемом, тотальном и тоталитарном, способном распространять по горизонтали любой смысл как истину, при условии… что он несет в себе смысл.
Смысл может быть получен как полная истина из любого утверждения, в том числе и из психоанализа. Высказывания Фрейда, постоянно руководствующегося стремлением сохранить открытость истины, регулярно перекрывались учениками в поисках религии – например у Юнга, хотя он был блестящим учеником, или в современных исследованиях, показывающих, как психоанализ может быть растворен в идеологии.
Правда, наука, казалось бы, не сталкивается с этими трудностями. Но это потому, что она не нуждается в истине: все, что ей нужно, – это быть обоснованной, то есть правильно написанной. Мы не спрашиваем уравнение, истинно ли оно, а спрашиваем, корректно ли оно, то есть хорошо ли написано. Понятно, что сегодня наука должна быть эталоном везде, в том числе и в так называемых «гуманитарных» науках: вместо истины она предлагает служить любой силе, и прежде всего силе «я» (например, идеи увеличенного организма).
Мелман мог бы сказать о Лакане, что он был любителем истины… и на практике он не переставал возвращаться к этому важнейшему элементу психоанализа, когда после Фрейда он был фактически исключен. В частности, он подчеркивал, что для говорящего субъекта, для parlêtre, истина – это не субстанция, не смысл или высказывание, а прежде всего место: место того, что подавляется по приказу дискурcа. Таким образом, она неизбежно связана с организмом, с жаждой этого организма и с дискурсом, который организует эту жажду.
Сформулированное таким образом, истина никогда не бывает полной, поскольку то, на что она указывает субъекту, к чему она приближается, – это не смысл, а реальное, с которым это тело имеет дело, включая смерть, как заметил Фрейд, что не обязательно вызывает у нас к ней симпатию… И говорящий не может сделать из этого реального утверждение или закрытый смысл, поскольку именно оттуда исходит его речь, всегда заново, едва он заговорит.
Возвращение истины в жизнь субъекта, это отношение к реальному, которое побуждает его говорить, – вот тот вопрос, который психоаналитик каждый раз поднимает заново и старается держать открытым: тем самым он приглашает человека, который занимается анализом, больше не принимать как должное привычки своего наслаждения и язык, который ими управляет.
Вот лишь некоторые из освежающих вопросов, которые мы смогли заново открыть, читая семинар L’envers в Ницце в конце августа.
Приятного возвращения в школу!
Стефан Тиберж Thibierge
Президент ALI
